Молодая красивая дрянь... (с) Есенин
Парадокс. Меня мучает совесть за то, что меня совершенно не мучает совесть.
На днях позвонила мама и сообщила, что бабушку увезли в реанимацию. Я особо не стала спрашивать, что там случилось, да и, признаться, меня это не волновало. Меня мучил, собственно, один единственный вопрос: что с отцом?!
Дело в том, что бабушка, увезенная в больницу - его мать. И за долгие годы общения с ней у нашей семьи (исключая папу, конечно) выработался некий рефлекс, если можно так сказать: нас передергивает от одного воспоминания о ней. Сильная и духом и телом женщина отчего-то решила, что единственное чувство, которая она должна вызывать у окружающих, это жалость, поэтому всячески работала над самым жалостливым образом из всех, что были в ее арсенале. Получилось потрясающе! Дрожащие руки и голос, все время плачущие глаза, вечные жалобы на здоровье и прочее-прочее... в общем, полный комплект. Мы же прекрасно понимали, что это все - актерская игра, и моя бабушка еще сестру мою, а то и детей ее, переживет... При этом сил терпеть ее у нас не было от слова вообще, поэтому заботой о родной матери занялся отец - человек, чье здоровье на самом деле гораздо хуже, чем у предмета его забот. За скорой помощью, с мигалками увозящей бабушку в "Пятнашку" отец мчался с давлением 190, в то время как у бабушки оно было 140. Ни я, на Сашенька, ни мама к уходу бабушке не допускались, папа маялся с этим один, убивал себе нервы и здоровье в гордом, но благородном одиночестве.
Но это так... маленькая предыстория.
Так вот теперь, когда мама сообщила мне бабушкином инсульте, она добавила, что, оказывается, он первый. Хотя я прекрасно помню, как мы один уже пережили. И месяц (МЕСЯЦ!!!) водили бабулю за ручку в туалет, кормили с ложечки, плясали с бубном и всячески заботились о ее здоровье. Так играть было невозможно! Или все-таки?.. Тем не менее, медицинская карта, которую трижды пролистали в обе стороны, сообщает о том, что случай это первичный.
Мы с матерью ни секунды не сомневались в том, что все с бабушкой будет хорошо, что выкарабкается она если не через день, то уж точно к концу недели. Напомню, женщина она сильная, сосуды у нее крепкие, нервы железные... правда, тело в последнее время стало совсем хрупким, жировой прослойки никакой... кости, обтянутые кожей. Но это оказалось последствием одной из настоящих (не выдуманных!!!) болезней. Из реанимации ее перевели вчера, и буквально за полчаса состояние изменилось. Она находилась в какой-то прострации, едва узнавала отца, когда узнавала - плакала... всех подробностей я не знаю и, повторюсь, не хочу знать. Сегодня ей стало еще хуже, она практически не может самостоятельно дышать, что уж говорить о том, чтобы пить или есть. Отец держится. Он себя к разным ситуациям уже много раз морально подготовил.
Я, наверное, должна переживать. Страдать, желать выздоровления... А мне стыдно потому, что я лишь желаю, чтобы это все поскорее закончилось. Я не хочу, чтобы он убивал себя, убирая говно за женщиной, которая посчитала свою жизнь дороже его. Которая, видимо, рожала его для того, чтобы он ей прислуживал... Не хочу этого. Никто не хочет.
Бабушке стало хуже.
И теперь меня мучает совесть за то, что я не переживаю. Точнее, переживаю не за нее. Она ведь возилась со мной в детстве. Я помню, как она вкусно готовила. Я помню, как она гуляла со мной. Как мы решали с ней сканворды по тридцать раз одни и те же - я тоже помню. Она родной мне человек, который меня, скорее всего, любит по-своему. А я сейчас ничего теплого к ней не чувствую. И за это мне стыдно.
На днях позвонила мама и сообщила, что бабушку увезли в реанимацию. Я особо не стала спрашивать, что там случилось, да и, признаться, меня это не волновало. Меня мучил, собственно, один единственный вопрос: что с отцом?!
Дело в том, что бабушка, увезенная в больницу - его мать. И за долгие годы общения с ней у нашей семьи (исключая папу, конечно) выработался некий рефлекс, если можно так сказать: нас передергивает от одного воспоминания о ней. Сильная и духом и телом женщина отчего-то решила, что единственное чувство, которая она должна вызывать у окружающих, это жалость, поэтому всячески работала над самым жалостливым образом из всех, что были в ее арсенале. Получилось потрясающе! Дрожащие руки и голос, все время плачущие глаза, вечные жалобы на здоровье и прочее-прочее... в общем, полный комплект. Мы же прекрасно понимали, что это все - актерская игра, и моя бабушка еще сестру мою, а то и детей ее, переживет... При этом сил терпеть ее у нас не было от слова вообще, поэтому заботой о родной матери занялся отец - человек, чье здоровье на самом деле гораздо хуже, чем у предмета его забот. За скорой помощью, с мигалками увозящей бабушку в "Пятнашку" отец мчался с давлением 190, в то время как у бабушки оно было 140. Ни я, на Сашенька, ни мама к уходу бабушке не допускались, папа маялся с этим один, убивал себе нервы и здоровье в гордом, но благородном одиночестве.
Но это так... маленькая предыстория.
Так вот теперь, когда мама сообщила мне бабушкином инсульте, она добавила, что, оказывается, он первый. Хотя я прекрасно помню, как мы один уже пережили. И месяц (МЕСЯЦ!!!) водили бабулю за ручку в туалет, кормили с ложечки, плясали с бубном и всячески заботились о ее здоровье. Так играть было невозможно! Или все-таки?.. Тем не менее, медицинская карта, которую трижды пролистали в обе стороны, сообщает о том, что случай это первичный.
Мы с матерью ни секунды не сомневались в том, что все с бабушкой будет хорошо, что выкарабкается она если не через день, то уж точно к концу недели. Напомню, женщина она сильная, сосуды у нее крепкие, нервы железные... правда, тело в последнее время стало совсем хрупким, жировой прослойки никакой... кости, обтянутые кожей. Но это оказалось последствием одной из настоящих (не выдуманных!!!) болезней. Из реанимации ее перевели вчера, и буквально за полчаса состояние изменилось. Она находилась в какой-то прострации, едва узнавала отца, когда узнавала - плакала... всех подробностей я не знаю и, повторюсь, не хочу знать. Сегодня ей стало еще хуже, она практически не может самостоятельно дышать, что уж говорить о том, чтобы пить или есть. Отец держится. Он себя к разным ситуациям уже много раз морально подготовил.
Я, наверное, должна переживать. Страдать, желать выздоровления... А мне стыдно потому, что я лишь желаю, чтобы это все поскорее закончилось. Я не хочу, чтобы он убивал себя, убирая говно за женщиной, которая посчитала свою жизнь дороже его. Которая, видимо, рожала его для того, чтобы он ей прислуживал... Не хочу этого. Никто не хочет.
Бабушке стало хуже.
И теперь меня мучает совесть за то, что я не переживаю. Точнее, переживаю не за нее. Она ведь возилась со мной в детстве. Я помню, как она вкусно готовила. Я помню, как она гуляла со мной. Как мы решали с ней сканворды по тридцать раз одни и те же - я тоже помню. Она родной мне человек, который меня, скорее всего, любит по-своему. А я сейчас ничего теплого к ней не чувствую. И за это мне стыдно.